ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Угроза со стороны турок и татар московскому царю.— Слухи о сношениях Сирка с турецким султаном, крымским ханом и гетманом Юрием Хмельницким.— Извещение от Сирка Самойловичу о движении врагов к Чигирину.— Отправка Сирком к гетману письма Юрия Хмельницкого.— Совет Сирка о разрушении Чигирина и просьба о присылке клейнотов в Сичь.— Недовольство гетмана тем и другим и увещательное письмо его к кошевому.— Верность Сирка русскому царю.— Угрозы Сирку со стороны султана.— Неудача русских и малороссийских козаков под Чигирином.— Подвиг Сирка на Днепре.— Сношенья его с ханом и поход его на Кызыкермень и Тавань.— Смерть Сирка.- Предания и песни о нем.— Моровая язва на Запорожье осенью 1680 года.— Проезд через Запорожье московских послов Зотова и Тяпкина в Бахчисарай для заключения мира.— Новый кошевой атаман Волошанин.— Прелестные листы Яна Собеского к запорожцам и увещательный универсал гетмана к запорожцам по этому поводу.— Смерть Федора Алексеевича и присяга запорожцев Петру.— Объявление запорожцам условий Андрусовекого перемирия с поляками.

Настал 1678 год. России вновь грозила беда от нашествия турок на Украйну. Турки и татары снова собрались идти под Чигирин. Ходили слухи, что турецкий султан приказал идти на войну всем своим подданным от 12-ти лет; что в одной Волошской и Мутьянской земле он велел заготовить 60000 тесниц и 60000 кирок, лопат и топоров. На этот раз предводителем турецких войск был объявлен визирь Кара-Мустафа, человек испытанный в ратном деле. Царь и гетман вновь стали готовиться к отпору и потом вновь должны были ведаться с Иваном Сирком. А между тем о Сирке снова стали приходить недобрые вести. Гетману доносили, что кошевой поддался турецкому султану и в большой дружбе с крымским ханом, что он сносится с ними через обводных, с той и другой стороны, послов, что он пересылает все царские грамоты и гетманские листы к султану и обнадеживает его отстать от подданства русскому царю, так как ему без того сильно далась Сибирь, попасть куда он вовсе теперь не желает. Говорили и о том, что Сирко сносится с Хмельниченком через своего посланца Яненка, а Хмельницкий сносится с Сирком через Коваленка, подкупая запорожцев деньгами и, по султанскому указу, всякими запасами обнадеживая их, "только б слов своих не дерзали переменяти, на Крым и иные города наступати", за что запорожцы и кошевой Сирко с своей стороны отправили послом войскового асаула Шила, "чтоб салтан письмом своим их подкрепил и в походе своем на Москву заднепровских городов не занимал и черными Муравскими шляхами шел". Указывали также на то, куда Сирко для приклонения под бусурмана выходить имел, а именно на реку Ингул [1]. Наконец, сообщали о Сирке и то, что, отправив к Хмельниченку своих послов Ивана Яненченка и Семена Гречку, Сирко заключил с ним тайный договор на том, чтоб веру православную не гнать, чтоб податей и ясырю не давать, чтоб вольностей и прав запорожских не нарушать, чтоб старшин войска турецкого и татар в малороссийские города не допускать, и за все это, буде салтан на сии статьи согласится, он, Серик, его, Юраску, за князя примет и всю Украйну по обе стороны Днепра под турецкую державу приведет. Впрочем, более дальновидные люди, те, которые лучше понимали Сирка, доносили гетману, что Сирко этим всем "просто манитъ враговъ, чтобы враги на него самого прежде времени не наступали, Запорожьемъ и СЪчью не овладЪли и разоренія не учинили; что онъ только времени выжидаетъ, чтобы надъ Крымомъ и надъ крымскими людьми промыслъ чинить; оттого жъ и гетману о всякихъ тамощнихъ (крымских) вЪдомостяхъ въ то же время пишетъ" [2]. И точно, января 26 дня Сирко доносил гетману о движении татар на Чигирин; взамен чего гетман извещал его о приказании царя всем силам идти под Чигирин, а малым войскам, по совету Сирка, стать у Муравских шляхов, в Белгороде и на Осколе реке [3]. В то же время Сирко писал письмо и царю, прося его через своих козаков об отпуске из Москвы на Сичь Махмета, мурзы белогородской орды, на освобождение из Крыма кровных своих [4].
Не доверяя ни в чем кошевому, гетман особенно был возмущен, когда ему прислано было письмо Хмельницкого к Сирку.
Февраля 7 дня Хмельницкий писал Сирку, что, по его просьбе, он готов стараться у султана об освобождении из неволи пленных, козаков, за то просил кошевого прислать к нему или товарища своего или 100 человек нарочных послов; если же он послов не пришлет, то тем его, Хмельницкого, в большой стыд перед султанским величеством приведет, который постоянно о них спрашивает, да и своих товарищей, находящихся в неволе, погубит всех. Получив это письмо, Сирко отослал его, вместе с собственным письмом, Самойловичу. В собственном письме Сирко в свое оправдание писал, что просил Хмельницкого за прежних своих товарищей, взятых у Лодыжина, а к крымскому хану посылал тех, которые пойманы у Переволочны. В заключение письма Сирко говорил, что посольства к Хмельницкому он никакого не посылал, а только лишь о своих товарищах просил, в доказательство чего и ответ Хмельницкого на свою просьбу приложил. Вслед за этим письмом Сирко отправил гетману и другое письмо. В нем он советовал гетману, как поступить на случай прихода врагов, с городом Чигирином. Совет его состоял в том, что вместо того, чтобы разоренный неприятельским мечом город защищать, было бы удобнее Киев, святой город, оборонять: "Лучше бы жителей всЪх тамошнихъ (Чигирина) изъ города вывесть, а самый замокъ сжечь, потому что поганый на пожарное мЪсто не пойдетъ, да и намъ на двЪ доли войско неудобно раздЪлять" [5].
Получив листы кошевого Сирка и приложенное к ним письмо Юрася и усмотрев в них "злосливое" против христиан намерение, гетман немедленно отправил их в Москву с грамотой к царю, в которой писал: "Не для чего иного советует он (Сирко) покинуть Чигирин, как для того, чтобы, вместе с Хмельниченком, привести злобный замысел свой. Пусть только Чигирин достанется в руки им, тогда они снова укрепят его, Хмельниченко сделает в нем столицу княжества своего, а Сирко объявит главным гетманского регимента своего, потому что уже и теперь Сирко величает Хмельниченка князем Малой России, а Хмельниченко Сирка — гетманом кошевым войска запорожского низовых козаков [6]. Гетман Самойлович, как и прежде, особенно настаивал на защите Чигирина. "Почему, — говорил — имъ, запорожцы, не смотря на расположеніе къ Хмельницкому и къ туркамъ, не соединились съ ними явно (во время первого Чигиринского похода) и не помогли имъ въ войнЪ? Потому что запорожцы смотрЪли на Чигиринъ и слЪдили за его судьбой: кто будетъ владЪть Чигириномъ, тому поддадутся запорожцы и вся Малороссія по ту сторону ДнЪпра" [7]. Еще более, чем совет Сирка о разрушении Чигирина, возмутила гетмана просьба кошевого о присылке в Сичь войсковых знамен и о даровании кошевому местечка Келеберды, с чем он обратился к Самойловичу через своих посланцев, отправленных в Батурин, пользуясь, разумеется, затруднительным положением гетмана и царя и надеясь чрез то успеть в своей просьбе. "Къ чему затЪяли они теперь просьбу свою? Никогда того не бывало, да и теперь не годилось имъ о томъ вашего государского престола утруждать, — писал гетман царю Федору Алексеевичу. — Во всЪ ьремека, какъ стало войско запорожское подъ вашей православной государской обороной, одному региментарю гетману давались знамена и булава, за которыя войско запорожское на службу вашу государскую ходить должно; а всякій полковник, по христіанскому обыкновенію и по стародавиимъ войсковымъ правамъ, дЪлаетъ самъ себЪ для воинскаго дЪла, какия можетъ, знамена, что и запорожцамъ можно было бы сдЪлать. И если бы у нихъ не оказалось денегъ на то, то и я могъ бы имъ какой вещью помочь, или, сдЪлавъ готовое знамя, на Кош послать. И то удивительно, для чего они не искали знамен и никуда не посылали по нихъ тогда, когда у нихъ самозванецъ былъ, а сами сдЪлали ихъ для него да и теперь хранятъ у себя. К чему же они просятъ именно теперь царскихъ знаменъ? Къ тому, чтобы прибрать побольше малоразсудныхъ и легкомысленныхъ къ себЪ людей и отъ Чигирина ихъ отвлечь. Говорили они и наказывали, чтобы дать имъ Полтавского полка мЪстечко Келеберду и Переволочанскій перевозъ на ДнЪпрЪ. И то они новое дЪло вымышляютъ от начала, какъ стало Запорожье, и по настоящее время, ни мЪстечкомъ, ни селомъ, ни другимъ меньше того запорожцы на УкрайнЪ не владЪли и просить о том за стыдъ себЪ почитали; также и самъ я размышляю, что того мЪстечка Келеберды отдать имъ непригоже, потому что тогда в одномъ полку два начальства будетъ, одно давнее, другое новое, отчего распри между людьми станутъ да к тому же, основавъ тамъ свою власть, запорожцы внушатъ другимъ не повиноваться намъ. Обращаясь къ намъ съ такими неподобными просьбами, они просто возносятся оттого, что къ нимъ, на Запорожье, от васъ, великаго государя, и отъ меня, вашего государскаго подданного, частыя въ эту зиму посылки были: они воображаютъ, что безъ нихъ никакое прибыльное дЪло не совершится" [8].
Не менее того гетман злился на Сирка и за то, что он все еще не переставал сноситься с Хмельниченком, принимал письма из Крыма и не прекращал вопроса об обмене пленными. Марта 2 дня писал Сирку из Крыма Шарин-бей, что хотя хан и султан с государства сходят, но он, бей, готов додержать с Сирком учиненный между крымцами и козаками договор, лишь бы только и запорожцы додержали его, о чем просил известить его, будут или нет козаки крымцам верны. Сирко, отсылая гетману письмо бея, вместе с тем писал ему, что бею дано слово быть с Крымом в миру не для чего иного, как для размена пленных, но и то только до святого Георгия, а после святого Георгия гетману будет дана весть, и как гетман Сирку посоветует, так он с Крымом и поступит [9],
Узнав доподлинно о всех сношениях Сирка с врагами русского царя, Самойлович, отправляя в Сичь царского посла с жалованьем войску низовых козаков, приказал, для разузнания дела, козаку Полтавского полка Ивану Красноперченку и товарищам его, собрать сведения о всех намерениях запорожцев. Прибыв в Сичь, Красноперченко и товарищи его узнали, что турский султан имеет идти на Украйну, что запорожцы готовы выступить против него; что с крымским ханом они будут держать перемирие, ради окупа пленных, только до святого Георгия; что Юрий Хмельницкий присылал в Сичь трех козаков, чтобы склонить запорожцев на свою сторону, но запорожцы в том ему отказали, а во всем положились на государскую волю. Сам Сирко призывал Красноперченка в свой курень одного и спрашивал его о своей жене, детях и доме, потому что он, Иван Красноперченко, с его женой "в прежние лета был воспреемником". Призывал к себе Сирко и Тишка Ганусенка, которого гетман из Батурина к Сирку посылал; тому Сирко, сняв со стены Спасов образ и поцеловав его, говорил, что если он не верен царскому величеству и враг гетману, то пусть бы тот образ побил и душу, и тело его [10].
Собрав все сведения о Сирке и усмотрев в них "явные свидетельства" нерасположения к царю и вражды к себе, гетман все-таки нашел нужным ладить с Сирком и для того, чтобы отвлечь его от злого намерения пересылок с турками и Юрием Хмельницким, определил послать ему увещательное письмо и удовольствовать разными запасами. В письме гетман советовал кошевому и всем козакам не обольщаться обещаниями князя-чернеца о готовности его способствовать освобождению пленных товарищей их; а более всего не надеяться на бусурман, которые и подданных своих христианам ни вольностей не дают, ни креста святого ставить на храмах, ни пения божественного в церквах, ни открытых знамений на себе творить не позволяют; а во время войны не для сражений и воинских дел, а только лишь для сооружения мостов и для починки переправ употребляют, — того же не было бы и запорожским козакам. В заключение письма гетман извещал козаков, что он велел изготовить им в Переволочне 200 бочек муки, 40 бочек пшена, несколько полтей ветчины, за которыми советовал им, по прежнему обычаю, прислать в Переволочну нескольких товарищей своих [11]. О посылке своего письма и о всех намерениях Сирка гетман донес грамотой в Москву, за что нолучил монаршую благодарность от царя [12].
Между тем турецкий султан, не получая определенного ответа от Сирка, решил, или по крайней мере, велел распустить слух о решении своем послать часть войска турецкого числом 40000 человек на 40 каторгах к Сичи и выше ее к урочищу Кичкасу, чтобы здесь свой город устроить и отсюда над Чигирином промысел чинить. Тогда Сирко снова заговорил с крымцами о размене пленных, взятых уже не в Лодыжине, а в Переволочне, на что от крымцев новое предложение получил — быть с Крымом в миру, за что крымцы обещались по самый Киев в Днепре своих лошадей не поить. Обо всем этом Сирко известил гетмана своим письмом (мая 10 дня) и просил его прислать к ним с войском сына своего Семена Самойловича для отпора врагу. На письмо кошевого гетман советовал запорожцам решительно разорвать с крымцами мир, потому что они, как он подлинное известие имеет о том, намерены каким-нибудь способом все Запорожье снесть. Вместе с этим гетман извещал Сирка, что к нему едет нарочный царский гонец стольник Василий Перхуров с увещательной грамотой от царя, дабы превратить козаков к истинной царского величества верности и к единомыслию с гетманом [13].
Царский гонец действительно прибыл в Сичь и, по обыкновению, был принят в ней с приличными случаю почестями. Получив от стольника грамоту, кошевой, старшины и все товариство, трижды поклонились перед ней в землю и, испрашивая прощения в прежних своих винах перед царем, поклялись на этот раз соблюдать верность московскому царю, повиноваться малороссийскому гетману, размириться и начать военные действия с неприятелями. Сам Сирко с клятвой объявил гонцу, что он уже сделал распоряжение о сборе к Светлой неделе всего войска в Сичу и о немедленном выступлении в поход. Высказывая верность московскому царю и готовность в войне на неприятелей, Сирко и запорожцы тут же заметили, что в Запорожье слишком "малолюдно и голодно" и настает большая надобность в запасах и войске: "Хотя бы малую часть русских войск прислал государь для славы имени своего, но с пушками, которых нет в Запорожье, а гетман прислал бы Полтавский полк, тогда вместе с ними мы отправились бы воевать Крым". Кроме того, запорожцы по-прежнему жаловались на гетмана за то, что он не отдает им ни Келеберды, ни Переволочны; а кошевой, по-прежнему, просил государя прислать ему бунчук и знамя: "Без знамени государского ходить ему никуда невозможно, потому что слывут они государские подданные". В беседе с царским гонцом Сирко открылся даже, что ему сам крымский хан не советовал отступать от московского государя: "Зачемъ вы ищете другого государя? Есть у васъ московскій государь, есть и гетманъ; одну сторону Днепра опустошили, хотите разорить и другую. Если турки завладЪють и этой стороною ДнЪпра, то не только вамъ, но и Крыму будетъ плохо,— лучше повиноваться одному гетману, нежели преклоняться предъ многими" [14]. На просьбу Сирка и запорожцев ответили тем, что прислали в Сичь царское денежное жалованье, пушки, свинец и царское знамя, а также Полтавский полк козаков с видимой целью помогать запорожцам в борьбе против неприятелей, но в действительности наблюдать за их действиями.
С этих пор Сирко все свои сношения с неприятелями решительно разорвал. Июня 10 дня гетман Самойлович писал литовскому гетману Пацу, что кошевой Сирко и все войско низовое должную к монарху христианскому веру свою додерживают и к регименту гетманскому непременную склонность сохраняют, о чем через своих посланных по должности своей ведомость чинят. И точно. Оставив в Сичи наказного атамана Шиша, Сирко с товариством спустился на Низовье Днепра и стал поджидать там неприятелей. Июля 12 дня над днепровским лиманом, против урочища Краснякова, в устье речки Корабельной, кошевой разбил несколько [15] турецких каторг и корабельных, с хлебом и запасами, судов, которые шли под начальством каторжного паши к Очакову и Кызыкерменю, откуда паша имел направить запасы сухим путем к бусурманским войскам. Сирко сделал это тотчас по приезде [16] в Сичь царского гонца Василия Перхурова, перед которым он хотел показать свою преданность царю; из всех турецких судов, по словам самого Сирка, спаслось только одно с парусами и с несколькими людьми, о чем кошевой извещал гетмана через козака Игната Уфедя, послав через него турского языка, а также семь пушек и двадцать знамен. Оставив Кош с ясырем в Кардашине над Днепром, Сирко, желая опередить турок, шедших из-под Чигирина, двинулся к Бугу, к заставе и турскому мосту; мост тот сжег, заставу разгромил, много усталых, голодных и раненых мусульман истребил, а христианских пленников из неволи вызволил и всем этим многих татар заставил вернуться из похода в Крым [17].
Однако, геройский поступок Сирка не спас Украйны от беды: в то время, когда Сирко громил татар на Днепре, в это самое время (августа 11 дня) русские ратники и украинские козаки понесли поражение и отступили от Чигирина. Падение Чигирина произвело сильной впечатление на украинцев и потому немудрено, что современники стали винить в этом князя Григория Ромодановского и гетмана Ивана Самойловича. Летописец Самуил Величко объясняет, не утверждая, однако, положительно, неудачу русских и украинцев под Чигирином во время второго чигиринского похода турок бездеятельностью гетмана Самойловича и князя Ромодановского: Ромодановский боялся нападать на турок, будто бы, потому, что в их руках находился его сын князь Андрей Ромодановский, взятый в плен десять лет тому назад. Турецкий визирь угрожал князю, что если он осмелится помешать ему взять город Чигирин, то получит в подарок облупленную и набитую соломой кожу с головы пленного сына его. Самойлович же, "знюхавшись с князем и следуя его воле", вовсе не сочувствовал рвению козаков к войне с турками и проиграл успех войны. Но едва ли этому обвинению Величка можно придавать серьезное значение: ни предшествующее, ни дальнейшее поведение князя Григория Григорьевича Ромодановского не дают никакого основания заподозревать его верность русскому престолу; тем более, что сын его находился в руках татар в Бахчисарае, а не в руках великого визиря. Самый же неуспех русских и украинцев под Чигирином объясняется неуменьем и медлительностью со стороны князя и гетмана, а не изменой их и какой-то непонятной злобой к Чигирину. Также нужно смотреть и на укор кошевого Сирка по адресу гетмана Самойловича. Сирко, под влиянием страсти и гнева, возмущенный вестью о падении Чигирина, написал Самойловичу следующее, исполненное жестоких и большей частью незаслуженных укоризн и насмешек, письмо:
"Вельможный мосце пане гетмане тогобочный украинскій малороссійскій Іоанне Самойловичъ. ПослЪ кончины славного, памятнаго, добраго нашего гетмана, Богдана Хмельницкаго, по истинЪ дорогого отчизнЪ своей малороссійской сына, когда стали являться частые и непостоянные гетманы, и когда, через дЪйствія враждебныхъ сосЪднихъ монарховъ (что ясно из андрусовских постановленій 1667 года), единая Малая Россія наша бЪдная отчизна, раздЪлилась пополамъ сперва на два гетманства, начавъ отъ, полтавскаго Пушкаря и переяславскаго Сомка, потомъ черезъ Ханенка уманскаго, на три гетманства, и, вслЪдствіе постоянныхъ междоусобій, достаточно обагрилась кровію нашей братіи; тогда мы, войско низовое запорожское, тотъ же часъ перспективою нашего ума здалека усмотЪли и поняли наступавшій упадокъ и всеконечное запустьніе отчизны нашей малороссійской. Въ действительности оно такъ и сталось съ вашей гетманской антецессоровъ, тогобочныхъ гетмановъ ласки. Смотря издалека окомъ нашего разума на этоть приближавшійся упадокъ отчизны, мы нигдЪ не могли безъ сердечнаго сожалЪнія вкусить хлЪба и одопочить спокойно послЪ трудовъ дневныхъ, потому что насъ постоянно безпокоило и одолЪвало то, что, велЪдств1е войны и иепріязни обостороннихъ ДнЪпра гетмановъ, приходилось намъ полными слезъ глазами смотрЪть на пустую а мертвую Малую Poссію, матку нашу, и вмЪсто богатых жилищъ отцовъ и праотцевъ нашихъ видЪть жилища дикихъ звЪрей. Желая предупредить это по мЪрЪ силъ нашихъ, мы письмами нашими и усовЪщевали и убеждали сегобочныхъ гетмановъ, чтобы они, для общаго отеческаго добра, отринули всЪ циркумстаціи войнъ и непріязни и оставались бы въ пріязни и згодЪ съ сегобочными гетманами, антецессорами вашими и отнюдь не склонялись бы на обманчивыя польскія приманки и обЪщанія. Однако, всЪ наши доводы мало имЪли дЪйств1я, и чЪмъ дальше, тЪмъ больше между гетманами обЪихъ сторонъ вражда и злоба возростала и чрезъ ихъ междоусобныя войны нашу братію искореняла. И хотя всЪ те прошлые гетманы наружно показывали, себя, усердными устроителями и опекунами отчизны нашей, однако каждый изъ нихъ скрытно и безъ всякой совЪсти, съ немалымъ ущербомъ для отчизны и съ погубленіемъ подчиненнаго ему христіанскаго народа, ради исполненія своего властолюбія и ненасытныхъ афектовъ (желаний), больше старался забрать воды на свои лотаки (мельничные колеса) и затЪмъ до тЪхъ поръ сушилъ свою голову такимъ неспасительнымъ ремесломъ, пока, вмЪстЪ съ урядомъ своимъ, вовсе не терялъ ее, съ немалымъ для отчизны бЪдствіемъ. ПослЪ всего этого, не удивляйся, ваша вельможность, войску запорожскому, если намъ пришлось, послЪ случившагося збуренія турчиномъ Чигирина, Канева и всЪхъ остальныхъ сегобочныхъ городовъ и селъ украинскихъ малороссійскихъ, и тебя записать в реестръ прошлыхъ, не особенно усердныхъ къ отчизнЪ нашей, гетмановъ; ибо, зная, какое вниманіе и готовность к оборонЪ от турокъ оказалъ ты на слезныя суплЪкаціи (просьбы) лодыжинцамъ, уманцамъ и жителямъ другихъ городовъ и повЪтовъ, не иначе можемъ и разумЪть о васъ, мосце пане, какъ сказали выше. И точно, вмЪсто военнаго похода и обЪщанія обороны лодыжинцамъ в уманцамъ, ты, счастливо назадъ оть Лысянки повернувши и предоставивши дЪло однимъ братьямъ нашимъ, добрымъ и отважнымъ рыцарямъ, за здравіе отчизны и Лодыжина, свой животъ тамъ утратившимъ, ты вмЪсто щирости своей дырку Мурашкою заткнулъ [18], а самъ, яко журавель на купинЪ стоящій, издалека черезъ ДнЪпръ смотрЪлъ до Лодыжина и Уманя, что тамъ будетъ твориться, обгородившись хорошо наметными стЪнами, для защиты своего здоровья, чтобы оттуда не залетЪла по вЪтру пуля какая и твоему здоровью, в роскошныхъ перинахъ, какъ павЪ въ краснопестромъ перЪ, не причинила ущерба. О нещирости же вашей къ Чигирину мы уже и не пишемъ вамъ, когда не только мы, войско низовое запорожское, но и весь великороссійскій и малороссійскій свЪтъ ясно то видЪть можетъ, что онъ, съ прочими городами и украинскими селами, погибъ черезъ вашу съ княземъ Ромодановскимъ нещирость и незычливость и окончил дни свои полнымъ запустЪніемъ съ премногимъ пролитіемь христианской крови и съ погубленіемъ истой братіи нашей, ибо какая могла быть къ Чигирину пріязнь ваша, когда у васъ издавна сильная злоба къ нему была? Если прежде вы, ваша мосць, не стыдились на Дороигенка и на Чигиринъ со своимъ и съ московским приходить и открыто воевать его, то какъ могли вы устыдиться, чтобы не оборонять и препятствовать паденію его? Объясни же теперь, пане гетмане Самойловичъ, что доказал ты, какую услугу Богу и отчизнЪ сдЪлал: Дорошенка въ непрестанную неволю заслалъ, Чигиринъ со всей сегобочной Украйною потерялъ, многому множеству крови христіанской напрасно пролиться допустилъ и послЪ такого мнимаго благополучія обЪих сторонъ гетманомъ титуловаться сталъ. Что же тебЪ отъ той запустЪлой сегобочной стороны? Разсмотри, какого ты чаешь отъ нея пожитка и обогащенія. Намъ кажется, что лучше было бы вам двоимъ быть на обЪих сторонахъ гетманами и жить какъ братьямъ, въ любви и единомысліи, чрезъ что вы были бы и непріятелямъ страшны, и въ корыстяхъ своихъ РЪчи Посполитой украинской всегда умножались бы. Теперь же ты настоящій погубитель Чигирина и остатка сегобочной Украины, потому что если бы ты не добывалъ и не взялъ его, вмЪстЪ съ Дорошенкомъ подъ свою власть, то и турчинъ не приходилъ бы добывать его. А впослЪдствій, черезъ разумныя медіяусы, могла бы и вся сегобочная Украйна отъ турской власти безъ всякаго кровопролитія подъ высокую руку православнато монарха съ Дорошенкомъ приклониться и тебя какъ единаго пастыря знать; но ты такъ ожесточился на Дорошенка и на всю сегобочную Украйну, что и мало не хотЪл обождать до такого счастливаго времени. А нынЪ дождался крайняго уладка и запустЪнія отчизны нашей и уже теперь гимны, сложенные Дорошенку, тебЪ суть приличны, потому что за тебя, гетмана Самойленка, вконецъ опустЪла сегобочная Украйна, за что дашь отвЪтъ передъ Богомъ всевидящимъ. Твоему разуму показался лучшимъ одинъ человЪкъ, сынъ князя Ромодановскаго, нежели тысячи братіи нашей, христіанъ православныхъ, великороссійскихъ и малороссійскихъ, оставленныхъ безъ должной помощи твоей, на убіеніе бусурманъ въ ЧигиринЪ, КаневЪ и другихъ мЪстахъ. Кто тутъ слЪпотЪ твоего ума не удивится? Кто, разсмотрЪвши такое жестокосердіе твое, может съ пріязнью и зычливостью приклониться къ тебЪ? И если кровь одного праведнаго Авеля вопіяла отъ земли до Бога объ отмщеніи Каину, то, какъ ты думаешь, не будетъ ли пролитая по твоей причинЪ кровь премногихъ христіанъ скаржитися на тебя и просить справедливости у Господа Создателя, Судіи праведнаго? Знай хорошо, что вскорЪ постигнеть тебя то, о чемъ и не мыслишь, и ты кровію своею и чадъ своихъ заплотишь кровь братіи нашей; за погубленіе многой братіи нашей неожиданное на домъ твой найдетъ губительство. Богатства твои, которыя ты уже собралъ и думаешь еще собрать, въ день гнЪва божія не помогутъ тебЪ, ибо одна правда избавляетъ мужа отъ смерти. Они перейдутъ въ руки нетрудившихся, и ты останешься сирымъ и бЪднымъ, и какъ по твоей винЪ отчизна наша сегобочная малороссійская запустЪла, такъ и домъ твой возносящійся запустЪеть и въ жилищахъ твоихъ живущаго не будетъ; ею бо мЪрою мЪрилъ еси, тоею возмЪрится, по неложному глаголу евангельскому. Излагая все это вслЪдствіе сердечнаго сожалЪнія о постигшихъ бЪдствіяхъ и крайнемъ упадкЪ отчизны нашей малороссійской, сегобочной Украйны, мы вмЪсто благополучія поздравляемъ тебя, желая, чтобы ты чрезъ тотъ упадокъ очнулся и, остерегаясь своего паденія, поискалъ бы милости божіей для вЪчнаго живота и благополучія, невозбранно подаваемой всЪмъ просящимъ и ищущимъ ее, усердно прося которой и для себя, остаемся вашей вельможности зычливые пріятели и братія, Иванъ СЪрко, атаманъ кошовій зо всЪмъ товариствомъ войска низового запорожскаго. Зъ Сичи запорожской, септемврия 25, року 1678" [19].
Отступив от Чигирина и переправившись через Днепр, Кара-Мустафа отдал приказание, ввиду того, чтобы прекратить запорожцам выход в Черное море, вновь возвести на устье Днепра три крепости: на правом берегу Днепра — Кызыкермень, на острове среди Днепра, против Кызыкерменя, Тавань и на левой или крымской стороне, при самом берегу реки, Арслан или Аслан. Между этими городами велено было протянуть железные цепи через Днепр и его левые рукава для того, чтобы загородить путь козакам к морю и соляным ямам; к цепям прикрепить маленькие колокольчики, чтобы слышать, когда запорожцы будут своими лодками в цепи ударять. Возведение этих крепостей поручено было главному надзирателю всех строений Мимай-аге; защита же работников поручена была Каплан-паше с шестью янычарскими полками. Но едва строители начали возведение крепостей, как на них напал Иван Сирко с 15000 человек запорожцев. Сперва он побил татар, забрав у них скот и лошадей; потом напал на турок-работников и янычар-охранитйлей, работников изрубил, а янычар разогнал. Деятельную помощь в этом случае оказал Сирку царский стольник Василий Перхуров с московскими ратными людьми [20].
Осенью того же года Сирко через своих послов Прокопа Голоту и Андрея, Калниболотского куреня козака, извещал гетмана, что крымский хан прислал к кошевому посла с просьбой заключить на три месяца для окупа пленных с ним мир, а главным образом, для отыскания знатного аги Мустафы. По той просьбе Сирко отправил к хану своего толмача, через которого узнал, что хан, по приказу султана, имеет в заднепровскую Украйну для соединения с Хмельниченком выходить и там промысл свой чинить: теперь же кошевой предлагает гетману взамен знатного аги взять из плена боярского сына Андрея Ромодановского или же вместо него потребовать 40000 ефимков с татар за выкуп Мустафы-аги. На письмо Сирка гетман отвечал листом, что, видя искреннее желание к православному монарху и доброе расположение к нему, региментарю своему, он донес пресветлому монаршему престолу о службе и благих делах Сирка, а насчет знатного турчина, взятого в плен, советовал ему за малый окуп его не избывать; если же его почему-либо в Сичи неудобно держать, то лучше было бы к нему, гетману, прислать. Подавая по-прежнему добрый совет Сирку отнюдь ни туркам, ни Хмельниченку не доверять, гетман с тем вместе писал ему, что, несмотря на запрещение царя, больше 10 человек запорожских посланцев посылать в Москву, гетман на этот раз позволил идти, по прошению Сирка, 50-ти козакам, "дабы великий государь, взирая на ваши труды, в вашем челобитье явил вам милость свою". Вслед за отбытием запорожских послов в Москву, к гетману пришло известие от Сирка, что крымский хан "под государские города" войной идет [21].
В 1679 году, в воздаяние подвигов прошедшего года, царь Федор Алексеевич послал в Сичь козакам милостивое жалованье: 2 пушки, 200 ядер, 50 пудов пороху, 50 пудов свинцу, 500 червонцев, 170 половинок сукна; кроме того, особо кошевому Сирку: две пары соболей добрых, два сорока соболей, два бархата червчатых, два сукна — одно малинового, другое червчатого цвета по пяти аршин длины, атласа гладкого и камки по 10 аршин длины [22].
В этом же году разнеслась весть о том, что султан, желая отомстить запорожцам и Сирку за разорение турецких крепостей при устье Днепра, а также за истребление 13500 человек янычар в 1674 году в самой Сичи, решил уничтожить гнездо козаков, Сичу, и для этого послал пашу Кара-Мухаммеда с войском вверх по Днепру [23]. Сирко, узнав о приближении к Чортомлыку Кара-Мухаммед-паши и не надеясь на силы козаков, перенесся из Сичи на урочище Лободуху, между островов. Турки приблизились к Сичи всего лишь на один переход [24]. В это время царь Федор Алексеевич, узнав об опасности, угрожавшей Сирку и козакам, отправил для обеспечения южных границ большую конную и пешую рать под начальством Якова Корецкого на Запорожье в помощь Сирку, чтобы кошевой соединенными силами мог туркам и татарам "противиться". Но враг, проведав о том, "ужаснулся и аки некая змея, устрашенная, спрятал свою гордую главу" [25]. В этом же году разнеслась было весть о том, будто Сирко убил изменника русскому царю Юрия Хмельниченка, но то оказалось одной лишь молвой [26]. Напротив того, самого Сирка в это время покушался зарезать какой-то татарский мурза, но кошевого предупредил один запорожский козак, и раздраженный Сирко убил мурзу [27].
Гетман Иван Самойлович, узнав об опасности, угрожавшей Сичи от турок, написал Сирку письмо с готовностью помогать ему против врагов; на то письмо кошевой и козаки отвечали ему своим листом. Они благодарили гетмана за высказанное сочувствие, но отклонили предложение его о помощи им: "Если вы, ваша вельможность, станете безпокоить вашу гетманскую особу с такой пріязнью и усердіемъ, какую выказали у Лодыжина, Уманя, Чигирина, Канева и другихъ украинскихъ сегобочныхъ городовъ и повЪтовъ, то лучше вамъ оставаться въ собственномъ домЪ и не смотрЪть на наше паденіе сблизка, какъ смотрЪли вы безпечально на паденіе Чигирина; а мы поручаемъ себя всемогущей божіей защитЪ и сами будемъ при всесильной помощи божіей промышлять о своей цЪлости, въ случаЪ прихода непріятелей" [28].
Это было писано апреля 6 дня, а мая 29 дня коломацкий сотник Остафий Подерня в своем диете к ахтырскому полковнику Федору Сагуну писал, что в этот день ехали через Коломак [29] орельские да сирковские козаки и сказывали ему, Остафию: "Посыланы-де из Запорожья, из Сичи, от кошевого атамана Ивана Сирка во все города листы о том, что бусурмане хотели учинить с ним мир и не учинили" [30].
Спустя два месяца после этого известия Сирка уже не стало в живых.
"Того же лЪта августа перваго числа, представился отъ жизни сей, черезъ некоторое время послЪ болЪзни, въ ГрушевкЪ, въ пасЪкЪ своей, славный кошевой атаманъ Иван СЪрко. Препровожденный водой до запорожской Сичи, он погребенъ былъ чЪстно всЪмъ войскомъ низовымъ запорожскимъ въ полЪ за Сичей, противъ московскаго окопа, гдЪ погребалось и другое запорожское товариство. Хоронили его знаменито августа 2 дня со многой арматной и мушкетной стрЪльбою и съ великой отъ всего низового войска жалостью, какъ прилично оказывать то такому справному и счастливому вождю, который съ молодыхъ лЪтъ и до старости своей, пробавляясь военными промыслами, не только удачно Крымъ воевалъ и пожегъ в немъ многіе города и не только въ дикихъ поляхъ, по разнымъ мЪстамъ, татарскіе загоны громилъ и христіанскихъ полоняниковъ отбивалъ, но, выплывая въ Черное море лодками, въ разныхъ мЪстахъ немалые шкоды и разоренія бусурманамъ чинилъ, а по самому морю корабли и каторги, плывшіе изъ Константинополя въ Крымъ, Азовъ и другія мЪста, разбивалъ и съ великой добычей счастливо съ запорожскимъ войскомъ до Коша возвращался. Все войско его любило и за отца своего почитало. Похоронивши же его, какъ выше сказано, съ жалостію великою, знатную надъ нимъ насыпали могилу и на ней каменный крест поставили съ надлежащимъ именемъ и надписомъ его дЪяній" [31].
Гетман узнал о смерти Сирка из письма к нему нового кошевого атамана Ивана Стягайла, который, извещая Самойловича о кончине Сирка, с тем вместе сообщал, что войско запорожское, гуляя на Азовском море, разгромило турецкий корабль на нем, девять человек турок взяло в плен, а остальную, большую часть, потопило в море.
"Если жизнь людей находится въ рукахъ Бога, то по волЪ его терминъ смерти беретъ всякаго человъка со свЪта; такимъ способомъ августа перваго числа, пришедшій смертельный часъ взялъ отъ животнаго мЪшканія, наполнивъ насъ жалостію, и пана Ивана Сирка; тЪло его несчастнаго послЪ его страданій, мы похоронили, по обычаю христіанскому и по набожному обряду церковному въ полЪ, при КошЪ, августа 2 дня. А сами, оставаясь в неотмЪнной и вЪрной службЪ нашему государю, его царскому пресвЪтлому величеству, готовимся все войско собрать на Кошъ для приведенія въ надлежащій порядокъ Запорожья, чтобы быть всегда готовыми на всякую царю услугу. При этомъ извЪщаемъ вельможность твою, что послЪ смерти небожчика (Сирка) наше запорожское товариство, будучи на Азовском морЪ, августа 8 дня турецкій корабль громило: большую часть людей его побило, а девять человЪкъ непріятелей до Коша привело; послЪдніе намъ объявили, что ни отъ татаръ, ни отъ турокъ никакой войны на нашего государя и на Украйну не будетъ, потому что (мусульмане) завелись войной съ французскимъ королевствомъ. Для того всЪ турецкія каторги (морские суда) изъ Чернаго моря и отъ Константинополя пошли въ БЪлое (Мраморное) море; только и осталось четыре каторги, которыя пошли, да и то не надолго, с казной в Азовское море. Оттого же ни на Дунай, ни на ДнЪстрЪ, нигдЪ нЪт турецкихъ войскь; только въ Крыму носятся вЪсти, будто орда весной двинется на Украйну. Узнали мы и томъ, что царское пресвЪтлое величество съ найяснЪйшимъ королемъ польскимъ хотя и братски живутъ, но не смакуютъ и на ляховъ ропщутъ. Что до того, что мы не посылаемъ нашихъ посланцевъ до великаго нашего государя, то это происходить от того, что наше товариство ни съ поля, ни съ воды до сихъ поръ не явилось къ намъ, а если, дастъ Богъ, съ ихъ приходомъ, мы получимъ какую-нибудь вЪсть о непріятеляхъ, то въ тотъ же часъ пошлемъ сказать о томъ царскому пресвЪтлому величеству. А такъ какъ твоя вельможность обЪщала намъ испросить ласку у великого государя, то просим уторовать (проторить) напередъ для этого дорогу. С этими прописанными вЪстями посылаемъ до твоей вельможности нашихъ товарищей Кузьму съ Семеномъ Ганженкомъ и при нихъ одного изъ взятыхъ невольниковъ, волошина, который все также хорошо знаетъ, какъ и тЪ турки, и такъ же, какъ они, разскажетъ; мы сами сперва его допросили, а потомъ то же самое отъ другихъ слышали. Прося взаимно извЪстить насъ о движеніи войскъ его царскаго пресвЪтлаго величества съ войскомъ твоей вельможности и возможно скорЪй возвратить намъ назадъ нашего посланца, желаемъ твоей вельможности отъ Господа Бога имЪть многолЪтнее здоровь