ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Дружба и вражда Самойловича к Сирку.- Доносы Самойловича на Сирка в Москву и оправдательное письмо Сирка к царю.- Сношения Сирка с Дорошенком и старания его склонить гетмана на сторону Москвы.- Присяга Дорошенка московскому царю.- Присяга запорожцев новому царю Федору Алексеевичу.- Старое дело Сирка - просьба о принятии Дорошенка в подданство царя.- Старание Самойловича о разрыве дружбы между Дорошенком и Сирком.- Недоразумение между запорожцами и Самойловичем.- Инструкция Самойловича для усмирения Сирка и Дорошенка и для прибрания к рукам запорожских козаков.- Продолжение сношений Сирка с Дорошенком.- Упреки Самойловича Сирку по этому поводу.- Донос Самойловича на Сирка в Москву и оправдательное письме кошевого.

Узнав о действиях Сирка против татар, гетман Самойлович стал показывать ему видимое расположение, для чего прислал в Сичь гостинец - хлебные запасы, ветчину и вино. Впрочем, через 18 лет после этого запорожцы говорили, что дружеское расположение Самойловича к Сирку вызвано было угрозой со стороны Сирка за отнятых гетманом у запорожцев пленников: "Когда бывший гетман Самойлович попробовал сделать над нами такой подкоп, - писали запорожцы Мазепе, - то Сирко написал ему, что на него готовится 100000 сабель, и Самойлович, так струсил, что тотчас прислал к нам и вина, и ветчины, и всякого запасу" [1]. Так или иначе, но Сирко отвечал гетману благодарственным листом за полученный гостинец, причем высказывал полную готовность примириться с гетманом и сообща действовать против наступающих неприятелей на благо отчизны и верности царю: "Такъ какъ мы нЪкогда передъ образом Христа и Богоматери обязались истинное пріятство между собой соблюдать, то я всею душою хочу сдержать свое обЪщание, хотя злохитрый врагъ постоянно, съ обЪихъ сторонъ, даеть поводъ кь разрыву той дружбы и добраго союза межъ нами. Теперь же, когда твоя вельможность прислала мнЪ ласковый листь с выражешемъ дружбы своей ко мнЪ, то я готовъ вспомнить обоюдную клятву нашу передъ святымъ образомъ и призвать на помощь всемогущаго Бога, чтобы онъ продолжилъ згоду между нами на благое дЪло отчизны дорогой". Тут же Сирко не забыл попросить гетмана походатайствовать о нем перед царем, чтобы царь, видя старость кошевого, позволил ему в собственном доме жить и от всяких бед тем избавиться [2].
Но дружба гетмана с кошевым оказалась дружбой двух котов, посаженных в один мешок. Не прошло и двух недель после обмена письмами гетмана с кошевым, как Самойлович, узнав о сношениях Сирка с Дорошенком, снова начал строчить доносы на кошевого в Москву, подозревая его в коварстве и в неверности царю. Но Сирко и на этот раз не думал об измене ни гетману, ни царю.
"Гетманъ войска запорожскаго Петръ Дорошенко,— писал Сирко царю, — отъ давнихъ лЪтъ имея подданственное намЪреніе къ пресвЪтлому престолу вашего царскаго величества, не могъ, за многими нЪкоторыхъ завистливыхъ людей препонами, привести его въ совершеніе. Но теперь, желая его совершить, писалъ къ войску низовому, дабы мы для этого добраго дела пріЪхали къ нему. Мы, учинивъ раду войсковую общую, рЪшили къ нему идти [3], и какь скоро подошли къ Чигирину съ войскомъ низовымъ запорожскимъ и частію донского [4], то Дорошенко тотчасъ, въ присутствіи чина духовнаго, со всЪмъ старшимъ и меньшимъ товариствомъ и со всЪмъ своимъ войскомъ и посполитыми людьми, передъ святымъ евангеліемъ присягнулъ на вЪчное подданство вашему царскому величеству; а мы присягнули ему, что онъ будеть принять вашимъ царскимъ величествомъ въ отеческую милость, останется въ цЪлости и ненарушенъ въ здоровьЪ, въ чести, въ пожиткахъ, со всемъ городомъ, со всЪми товарищами и войскомъ, при милости и при клейнотахъ войсковыхъ, безъ всякой за прошлые преступленія мести, отъ всЪхъ непріятелей, татаръ, турокъ и ляховъ, будеть войсками вашего царскаго величества защищенъ, мЪста всЪ запустЪлые на той (западной) сторонЪ Днепра, опять людьми населятся и будуть они вольностями своими, тЪшиться и разживаться, какъ и заднЪпровская (восточная) сторона" [5].
Летописец Величко, рассказывая об этом свидании Сирка с Дорошенком почти буква в букву с приведенным письмом, прибавляет к нему лишь то, что после присяги Дорошенка, Сирко несколько дней гулял в Чигирине, а при отпуске получил вместе со всем значным товариством большие подарки; кроме того, особо для всего войска — три добрых арматы с конями и со всем прибором [6].
О том же писали сам Сирко [7], Дорошенко и гоголевский священник Исакий гетману Самойловичу, а переяславский полковник Войца-Сербин киевскому воеводе Алексею Голицыну. Сирко лишь скрыл то, как отнеслось к нему большинство козаков во время пребывания его в Чигирине: полтавский полковник Левенец сообщал по этому поводу гетману, что запорожские козаки, рассердившись на кошевого и войскового товарища Квашу, за какую-то казну, чуть не предали их смерти посреди Чигирина; а гадячский полковник Михайлов сообщал гетману, что Сирко едва не был убит, уже идя назад из Чигирина, во-первых, за то, что он не захватил в свои руки Дорошенка, когда представился такой удобный случай к тому; во-вторых, за то, что он не все взял с собой войсковые клейноты и оставил много пушек за городом; в-третьих, за то, что раньше присяги Дорошенка перед Сирком, не доезжая до города, за пять верст, гетман кланялся Сирку за уряд гетманства и булаву ему свою хотел вручить. Это последнее всего больше раздражило козаков, и когда Сирко отозвался, что сами же они, позволяя покрыть сырно (т. е. стол) знаменами, гетманство ему давали, то козаки ему отвечали, что он с гетманом что-то губительное выдумал для отчизны своей. По всему этому Сирко едва успел "собственнымъ вымысломъ" уйти от озлобленных козаков; один гадячский козак рассказывал, что Сирко, нагнав его, сам лично, о дву-конь, спросил, которого куреня он, и узнав, что это городовой козак, побежал шляхом от него. По догадкам козака, Сирко спросил о курене потому, что запорожцы хотели делить полученную ими водку в Чигорине по куреням, а когда окончился тот дележ, то козаки, перепившись, побили старшину [8].
Оставив Чигирин и приняв от Дорошенка присягу на подданство русскому царю, кошевой Сирко вслед за тем разослал об этом всем полковникам гетмана Самойловича такие листы: "Объявляю, что гетман Петр Дорошенко от турского султана и крымского хана отступил и под высокодержавную руку царского величества подклонился; так извольте междоусобную брань между народом христианским оставить и иным заказать, которых много, что общему христианскому делу не рады; ибо все мы единого Бога создание, надобно жить, чтобы Богу было годно и людям хвально, дабы Бог обратил ярость злую на бусурман. Всем людям прикажите, чтобы никто не ходил на ту сторону обиды делать".
Узнав об всем происшедшем в Чигирине, гетман Самойлович прежде всего написал об этом в Москву царю Алексею Михайловичу, потом известил "о хитростях и коварстве Дорошенка и Сирка" всех полковников и весь малороссийский народ; в тот же день (19 декабря) он написал и кошевому Сирку. Последнему он советовал внушить Дорошенку, если он искренно желает перейти к царю, приехать в Батурин со старшиной и там, в присутствии гетмана и бояр, присягу на подданство православному монарху установить. В это же самое время Самойлович писал боярину Артемону Сергеевичу Матвееву письмо, в котором называл Сирка коварным и хитрым человеком и советовал не во всем верить черкесским и калмыцким посланцам, ехавшим из Сичи в Москву с известием о победе козаков в Крыму: "Ныне уразумел я, что Сирко подучил их так, как перед нами и перед всеми нашими в Батурине явно говорили черкессы и калмыки: "нам сказывают, с Москвою трудно ходить, потому что русские тяжко ходят, пусть с нами одни козацкие войска ходят". Да и в деле с Дорошенком ни ему, ни Дорошенку верить нельзя: и турки и татары Дорошенка оставили без помощи совсем, гетмановать ему не над кем теперь, потому что от Днепра до Днестра и духа человеческого нет, кормить войско, вследствие наступления зимы, нечем ему, оттого и придумал он подданство православному царю, чтобы вновь, с весной, идти против нас. А Сирко и по прошлым делам известен нам: в прошлом году, как и теперь, он помешал нам сделать доброе дело и через своих посланцев Белого и Кривоноса говорил Дорошенку такие слова: если будет на тебя Москва наступать, тотчас войско запорожское к тебе в помощь придет, а клейнотов войсковых отнюдь Москве не отдавать".
Тут же, к случаю, гетман через посланца своего доносил в Москву, что в Чигирин писали Сирку 100 человек запорожских черкас, завезенных Ханенком к польскому королю, вышедших потом со знаменем и литаврами на левую сторону Днепра в поселенных было гетманом по разным городам. Теперь, после сношения их с Сирком, они лишены были своих клейнотов и разосланы в дальние места.
Царь на письмо Самойловича отвечал грамотой ноября 25 дня на имя гетмана Петра Дорошенка, в которой приказывал ему, если он желает поступить в подданство Москвы, учинить присягу о том в присутствии боярина Ромодановского и гетмана Самойловича; а о клейнотах царь написал Сирку, чтобы он отослал их к гетману в Батурин. О том же извещены были гетман Самойлович и боярин Ромодановский.
Получив требование от гетмана и воеводы о приезде к ним для присяги царю и о привозе турских санджаков [9] с собой, Дорошенко, боясь за безопасность свою, послал к Сирку спросить совета его на этот счет, отдавать ли ему санджаки за Днепр или нет [10].
В то же время, не чувствуя за собой никакой перед царем вины, гетман Дорошенко отправил в Москву собственного посланца Ивана Сенкевича с подробным изъяснением всего происшедшего между ним и Сирком в Чигирине. Сенкевич, прибыв в Москву, рассказал, что, будучи послан от Дорошенка, он прежде всего явился к гетману Самойловичу, от Самойловича поехал к воеводе Ромодановскому; выехал с 30 запорожскими козаками — Евсевием Шашолом с товарищами, оставленными Сирком в Чигирине; гетман их не принял у себя, а воевода, отпустив Сенкевича, задержал у себя Шашола с 30 товарищами; на отпуске Дорошенко наказал посланцу бить челом великому государю быти в вечном подданстве под самодержавной рукой у его царского пресветлого величества; а о гетмане Самойловиче и воеводе велел сказать, что к ним он для присяги потому не поехал, чтобы не случилось того, что случилось с Брюховецким и Сомком; оттого, имея это опасение, он написал в Запорожье кошевому Ивану Сирку, чтобы он приехал в Чигирин быть свидетелем присяги Дорошенка на подданство его царскому величеству; по тому зову кошевой атаман, взяв с собой около 1500 запорожских козаков, донского станичного атамана Флора Минаева и 200 человек донцов, пришел и стал в пяти верстах, не доходя Чигирина: тогда Дорошенко с людьми духовного и мирского чина и с малыми детьми вышел Сирку навстречу; не доходя полверсты до города, был пропет молебен за многолетнее государское многолетие, после чего Дорошенко со всей старшиной и поспольством в присутствии Сирка, Минаева и всего войска принес присягу пред святым евангелием на верное и вечное подданство его царскому величеству, и все клейноты войсковые поручил Сирку и войску; после той присяги чинили стрельбу из пушек и из мелких ружей почти весь день; приехав в самый город, Сирко и Минаев обедали у Дорошенка; после того прожили они в Чигирине 13 дней; оставив в Чигирине вышеупомянутых запорожцев с Евсевием Шашолом во главе числом 30 человек да донских козаков 3 человека и взяв с собой клейноты — булаву, знамя, 6 пушек полковых, да две бочки пороху, ушли в Запорожье, а об остальных клейнотах сказали ему, чтобы он берег их до весны и до царского указа; да он же Сирко велел ему, Дорошенку, писать себя по-прежнему гетманом, до царского указа [11].
Само собой разумеется, что поступок Сирка и Дорошенка не мог понравиться царю, и потому царь на донесение Дорошенка и Сирка отвечал кошевому так: "Ты сдЪлалъ это не по нашему указу, не давши знать князю Ромодановскому и гетману Самойловичу: и впредь бы тебЪ и всему войску запорожскому низовому съ Дорошенкомъ не ссылаться и въ дЪла его не вступаться, и тЪмъ съ гетманомъ Иваномъ Самойловичемъ не ссориться. Да намъ извЪстно, что ты взялъ у Дорошенка клейноты войсковые гетмансюе, данные нами прежде гетманамъ, булаву, бунчукъ, знамя и отвез ихъ к себЪ на Запорожье, и теперь эти клейноты у тебя: и ты бъ сейчасъ же отослалъ ихъ къ князю Ромодановскому и гетману, потому что прежде на Запорожье никогда гетманскихъ клейнотовъ не бывало". Вместе с этим ответом Дорошенку и Сирку послана была царская грамота для ведома и гетману Ивану Самойловичу. По той грамоте гетман послал кошевому письмо, в котором упрекал его за то, что он писал листы свои к полковникам Самойловича об отпадении Дорошенка от турского султана и крымского хана, и что он с таким как Дорошенко обманчивым человеком, отдавшим стольких людей туркам и татарам из своих рук, в дружбу вступил; а в заключение советовал Сирку не приставать к развращенному Дорошенкову расколу, не посылать листов к гетманским полковникам и не утверждать Дорошенка на гетманстве [12].
Тем не менее Сирко и после всего этого не переставал просить царя (через посланца своего Максима Щербака) оказать премногую свою милосердую милость гетману Дорошенку, причем извещал государя, что турские санджаки, дарованные Дорошенку султаном, Сирко посылает в Москву. На лист кошевого царь Алексей Михаилович отвечал грамотой Дорошенку, в которой приказывал гетману ехать к Ромодановскому и Самойловичу и в присутствии их учинить присягу, а о безопасности его со стороны боярина и гетмана царь приказал послать [13] особые грамоты как Самойловичу, так и самому Дорошенку [14]. В грамотах было сказано, что если Дорошенко окажется по истине верным царю, то о прежних делах его будет забыто все; а пожелает он со всеми родственниками приехать в Москву, то получит там премногую милость и жалованье и будет отпущен по желанию в один из малороссийских городов.
В то время, когда Сирко так усердно хлопотал о том, чтобы склонить Дорошенка на сторону московского царя, в это самое время польский король Ян III Собеский хлопотал о том, чтобы склонить на свою сторону и привести к подданству королевского величества самого Сирка. С этой целью к Сирку послан был декабря 23 дня из местечка Жолквы королевский посол Соколовский [15].
Между тем об отпадении Дорошенка от турок тот же час узнал султан; узнал он и о том, что виной всему тому кошевой Сирко, и потому решил обоим им отомстить: "УвЪ давъ про то, что Дорошенке турскому султану измЪнилъ, онъ велЪлъ крымскому хану быть готову и идти, какъ снЪгъ сойдетъ и вода вскроется, на Дорошенка и на Сирка. Да турскій же султанъ хочетъ послать нынешнею весною на СЪчю на Сирка, сухимъ и водянымъ путемъ, ратныхъ людей, чтобъ въ СЪчЪ городъ поставить для того, дабы запорожскіе козаки впредь на море не выходили, и имъ, туркамъ, разореніе не чинили" [16].
Но пока турки готовились к походу против Сирка и Дорошенка, в это время, а именно января 30 дня 1676 года, в Москве скончался царь Алексей Михайлович, и запорожцы должны были присягать новому царю Федору Алексеевичу с его братьями Иоанном и Петром Алексеевичами, за что кошевому и всему войску запорожскому обещано было держать их на жалованьи, призрении и обороне от всех врагов и не нарушать прав на вольности ни в чем. "Великого государя царя и великого князя Федора Алексеевича всея Великие и Малые и Белые России самодержца, его царского величества, подданные войска запорожского низового, аз кошевой атаман Иван Сирко и будучие при нем судья, писарь, асаулы, атаманы куренные и все старшие и меньшие войска запорожского поспольство обещаемся Господу Богу пред святым евангелием по непорочной заповеди Его, якож в сем святом евангелии указася, еже ей-ей, на том служити великому государю царю и великому князю Федору Алексеевичу, всея Великия, Малыя и Белыя России самодержцу, и его государским наследником и матери его великой государыне царице и великой княгине Наталии Кирилловне и братьям его".
Присягая на верность новому русскому царю, Сирко принес ему старое дело свое о подданстве Дорошенка Москве. Дорошенко все еще оставался в Чигирине, говоря, что Чигирину, согласно пословице "де булава — там і голова" — невозможно без гетмана быть. Гетман Самойлович, приписывая все бедствия на Украйне не кому иному, как Дорошенку, по вступлении на престол царя Федора Алексеевича, начал писать письма в Москву на своего противника, будто бы он орды крымские и белогородские в реймент его тогобочный вторгает. Узнав о том, Дорошенко, снимая с себя всякую вину за бедствия на Украйне, написал (марта 21 дня 1676 года) Сирку и запорожцам письмо, в котором красноречиво и прочувствованно изобразил бедствия отчизны от нашествия мусульман на Украйну и причиной всех несчастий выставил "Сарданапала" Самойловича, который "гетмановать любит, а из перин деликатных, як щур, вылезти и взяться за оружие до обороны отчизны от волков крымских, не хочет". Сирко, получив письмо от Дорошенка, велел созвать со всех лугов и веток днепровых низовое запорожское войско, учинить раду войсковую и на ней прочитать гетманский лист. Во время чтения листа "мало не все запорожцы плакали, на несчастье упадлой отчизны своей малороссийской тогобочной с болезненными сердцами вздыхали". На скорбный лист Дорошенка запорожцы отвечали своим листом, в котором совершенно соглашались с гетманом, что Самойлович действительно затеял "душевредное" дело и советовали ему защищаться всеми мерами против левобережного гетмана, обещая с своей стороны помощь в его борьбе [17]. После этого дружественные отношения между Сирком и Дорошенком еще более того укрепились. Поддерживая во всем Дорошенка, Сирко в конце месяца февраля послал к нему двенадцать человек козаков и через них писал, чтобы он у великого государя в вечном подданстве был, но в Москву из Чигирина без войсковой рады не ходил, а раде под Переяславом быть и на ту раду ехать как Дорошенку, так и Самойловичу, о чем он, Сирко, великому государю имеет писать [18].
Так доносил Самойловичу гоголевский священник Исакий, и Самойлович платил сторицею за то Сирку. Прежде всего он отправил в Запорожье к Ивану Сирку Карпа Надточия с увещательным письмом отстать от Дорошенка, клейноты возвратить, смут на Украйне не заводить и о выборе нового гетмана не думать. Карп Надточий, приехав января 12 дня к вечеру в Сичу, на другой день, когда только стало светать и когда запорожское войско, по обычаю своему, собралось на войсковую раду, явился к Сирку, еще не выходившему к войску, в его курень, поклонился кошевому и подал ему гетманский лист. Вместе с Надточием вошли в курень Сирка Луцык и какой-то русский человек по имени Иван Иванович, подавший Сирку грамоту князя Ромодановского с наказом ему явиться к боярину и жить в своем дому в слободской Украйне. Сирко тех листов и грамоты в курене не принял, а взял их по выходе на площадь к козакам. На раде сперва прочтены были грамоты царя, а потом — лист гетмана Ивана Самойловича. Не дослушав и половины того гетманского листа, войско стало кричать, что армат, взятых от Дорошенка, оно не выдаст и что гетману прилично было бы еще несколько новых в Сичу прислать, а не то, чтобы прежние отбирать. После этих слов говорил козакам Надточий: "Нехорошее вы, господа братия, сделали постановление на весну раду созвать и нового гетмана избирать. Ведайте, что на то не будет воли государя, чтобы вам, помимо Ивана Самойловича, кого другого можно было в гетманы выбрать, потому что вы и без того, являясь в города, большое смятение производите". Выслушав ту речь Надточия, два козака мышастовского куреня поддержали его: "То правду говорит Карп, потому что, выбрав гетмана промеж себя, мы, позволяя людям, живущим в городах, всякие пакости, нестерпимые обиды и шарпанины, до пущего разорения и опустошения Украйну приведем". Когда после таких речей рада разошлась, то во всех куренях атаманы и знатное товарищество стали говорить такие речи: "Если гетман вздумает задерживать запасы, ватаги и охочее войско, идущее в Сичь, то мы найдем себе иного царя, который неподалеку от нас, и сделаем всю сторону Украйны, находящуюся под рукою царя, также пустой, как гетман и боярин Дорошенкову сделали". Сам Сирко в своем курене вел в том же духе речь: "Пусть гетман идущих на Запорожье ватаг и охочих войск не задерживает, в противном случае мы знаем, что нам предпринять. А что в грамоте царского величества поведено было мне в дом и к боярину ехать, того я ни в коем случае не исполню, ибо знаю, что меня опять хотят уловить и в соболи запровадить; довольно уж и того, что было, — больше не поеду". И потому, ходя по куреням, он наговаривал войску, чтоб государю отписало, будто все войско не пожелало к боярину его отпустить [19]. В феврале гетман Самойлович писал царю, что готов ему, как и блаженной памяти отцу его, верно служить и неверных бить, но чтоб только не было препоны в том от Дорошенка и Сирка, и чтоб государь своими государскими грамотами, а боярин своими напомииательными листами Сирка и Дорошенка от непостоянства удержали, да чтоб Сирко до боярина, ради совета о крымских промыслах из Запорожья в Курск приезжал, а к Сирку на Запорожье и запасы и охотных людей пропускать заказал, а также своевольные рады в городах созывать и гетманов выбирать воспретил [20]. Тут же Самойлович извещал, что на посланный им через козака Карпа Надточия к Сирку лист, вместо Сирка, отвечали куренные запорожские атаманы, доказывавшие ему, что напрасно он, гетман, их разными способами поносит, так как они с тем Дорошенком часть гордости турку сломили и половину бедной отчизны из рук его вырвали, а сам он, гетман, имея больше, чем нужно, войска, ни Дорошенка в беде не вызволил, ни несчастным лодыженцам и уманцам против татар и турок помощи не оказал. Напрасно он, гетман, также и о клейнотах говорит, будто им не надлежит на Коше быть: как начало козачества у Днепра стало и как здесь первые гетманы живали, то сюда и клейноты государями даваны, а после уж, в новом Запорожье и в новые времена, вследствие неустройства отчизны, те клейноты на необыклые места с места на место переноситься стали, так же как и рады, для которых особое место, Росава, есть, которые теперь в Стародуб забрели. Напрасно также гетман упрекает запорожцев и в самовольном поведении их: доброе дело, никого не спрашивая, нужно делать, да и возможно ли за много верст постоянно спрашивать гетмана обо всем? Также нельзя требовать от запорожцев отчета в делах их, когда они и славу, и продовольствие, и корм — все привыкли самопалами да саблями себе добывать, с опасностью за свою жизнь работать за всех, и не будь их вовсе, то давно бы уже среди отчизны козацкой кочевища татарские завелись. Напрасно, наконец, упрекая запорожцев в неповиновении воле своей, он забывает, что сам не исполняет воли царской: государь пожаловал запорожцев Переволочанским перевозом, а гетман спрятал царскую грамоту на то пожалование у себя [21].
Получив и прочитав письмо, писанное куренными атаманами, гетман Самойлович ответил Сирку оправдательным листом от возводимых на него обвинений и, указав на вредные поступки Дорошенка, снова напоминал кошевому о необходимости быть верным русскому царю и послушным ему, гетману [22]: а вслед за этим отправил в Москву через своих посланцев Леонтия Полуботка и Карпа Надточия целую инструкцию о том, как устранить собрание своевольных рад, затеваемых Дорошенком и Сирком, как успокоить Украйну и прибрать к рукам запорожских козаков. Для этого нужно: во-первых, отправить к Сирку посла [23] и привести кошевого к присяге на верность русскому царю; во-вторых, заказать Сирку, чтобы он только в своем уряде, в низовом Коше пребывал и свой порядок остерегал, а на малороссийские города не дерзал и своих запорожцев не пускал; в-третьих, в случае непослушания Сирка, объявить грамотой ему, что гетман всех своевольных, вышедших в города запорожских козаков, будет хватать и как беглецов казнить [24].
Инструкция гетмана была принята в одобрена царем: из Москвы послан был царский указ Сирку о том, чтобы он, помня свою клятву, данную в Москве, подущений Дорошенковых не слушал и от своевольных рад своевольных людей всякими мерами, промыслом и радением своим удерживал; запорожцам ходить в города не позволял, а всячески старался над неприятелями промысл чинить и верно царскому величеству служить, за что царь жаловал козакам 500 червонцев, 150 половинок сукон и 50 пудов свинцу, зелья тож; а на случай своевольства и бунтов их в малороссийских городах объявлял, что их будут боярин и гетман по войсковым правам унимать. В один и тот же день с таким же распоряжением о запорожских козаках послан был указ и гетману-обоих сторон Днепра Ивану Самойловичу [25].
Но Сирко, ведя переговоры с Дорошенком, вовсе не имел, однако, мысли о том, чтобы мириться с мусульманами; напротив того: склоняя всеми силами Дорошенка на сторону московского царя, он с тем вместе не упускал случая, чтобы причинить вред врагам Христа. Так, когда в начале марта 1676 года татары появились в соседстве с польско-русскими областями (Волыни и Подолии) и стали разорять там города, села и деревни, хватать жителей и уводить в плен, то Сирко три раза разбивал татар, каждый раз отнимал у них несчастных пленников и возвращал всем им свободу [26].
Такие действия ни Сирко, ни Дорошенко не считали, однако, поводом к обоюдной вражде, и сношения между ними по-прежнему продолжались, о чем сторонники Самойловича старались сообщать ему со всей подробностью. Так, марта 15 дня, стависский протопоп Иван Дзеня извещал гетмана, что Сирко прислал в Чигирин к Дорошенку своих посланцев, через которых приглашал его ехать в Запорожье, а войсковых клейнотов гетману Самойловичу не отдавать, потому что Самойлович выбран гетманом на переяславской стороне, где запорожских старшин и старшин других козаков не было и где раде быть вовсе не подобает, а подобает ей быть в урочище Росаве. Тем посланцам Дорошенко сказал, что не может поехать в Сичь единственно потому, чтоб кто другой не завладел городом Чигирином. О сношениях Сирка с Дорошенком доносил гетману и переяславский полковник Войца-Сербин [27]. Сам Дорошенко, чувствуя за собой силу в связи с Сирком, открыто высказывался против гетмана. "Пью на том, что мне не отдавать булавы Ивану Самойловичу, силой у меня Ивану Самойловичу булавы не взять!" — говорил он на обеде в присутствии посланца князя Ромодановского Горяинова. "Не выдайте меня, как донцы Стеньку Разина выдали; пусть донцы выдаютъ, а вы не выдавайте!" — скааал Дорошенко сидевшим тут же за столом посланцам Сирка. "Не выдадим!" — отвечали запорожцы.
Для того, чтобы укротить Сирка и расположить его к Москве, царь нашел нужным смирить прежде всего Дорошенка. К Дорошенку послан был сперва стольник Деремонтов, а потом против него пошел с семью полками сам гетман Самойлович. Переправившись за Днепр, Самойлович отправил к Дорошенку черниговского полковника Василия Бурковского с поручением передать ему приказание государя сложить с себя начальство и принести присягу русскому царю. На это приказание заднепровский гетман отвечал отказом, ссылаясь на то, что он не может ничего, делать без согласия всего запорожского низового войска. После этого один из полковников Дорошенка, съехавшись тайно с Бурковским, сказал ему, чтобы он отнюдь не верил Дорошенку, потому что он сносится с Крымом и с Запорожьем [28]. Обо всем этом Самойлович донес особой грамотой царю и спрашивал у него совета, как поступить с коварным гетманом. Вопреки ожиданий гетмана, царь, вероятно, не желавший иметь дела ни с Крымом, ни с Запорожьем, приказал действовать в отношении Дорошенка не оружием, а словом: задоров с ним не чинить, а всеми мерами к переходу на царскую сторону склонять. Получив такой ответ, Самойлович впал в сильное беспокойство, особенно в виду слухов о новой затее Дорошенка собрать черную ("черневую") раду для выбора гетмана обеих сторон Днепра [29].
Кроме Дорошенка, немало беспокоил гетмана и кошевой Сирко: Сирко явно игнорировал Самойловича и выказывал ему открытую вражду. Для того, чтобы смирить Сирка, Самойлович отправил к нему с увещательным листом войскового канцеляриста Василия Романовского; вместе с Романовским ехали в Сичь стряпчий Иван Протасьев, жилец Василий Перхуров [30] и слуга Квитковский. Романовский привез Сирку увещательный лист не отрываться от подданства христианского монарха и не склоняться на сторону турского султана и крымского хана. Сирко, приняв и выслушав лист, стал упрекать гетмана за то, что он запасов в Запорожье никаких не пускает, а запорожская чернь в это самое время кричала и всякие поносные слова про гетмана говорила. На другой день (дело происходило в конце апреля месяца) после этого Сирко, сильно подвыпивший, призвал к себе в курень Василия Романовского, схватил его за грудь, требовал у козаков подать ему саблю и в сильном гневе говорил: "Знаешь ли ты, что я тебе голову могу отсечь? Узнает тогда твой гетман, как я от Стародуба зайду и начну оттуда его бить! Хотя я и присягнул русскому царю, но только дедичного государя польского не оставлю!" Досталось от Сирка и слуге гетмана Квитковскому: этого Сирко за волосы и драл, и бил, и тут же про гетмана поносные слова говорил. Ругая гетмана, Сирко говорил: "Как гетман Иван Самойлович придет к нам на Запорожье и войску поклонится, то будет гетманом, а не придет к нам Самойлович, придет Дорошенко к нам и гетманом Дорошенко будет". Отправляя посланцев гетмана из Сичи, кошевой Сирко вместе с ними послал гетману свой лист (марта 22 дня), в котором, благодаря царя за присланную с Перхуровым войску казну, посылал Самойловичу упрек за его "непотребное" увещание козаков от христианского монарха отрываться (того и надежды на то никогда не будет) и к неверному склоняться, а также за то, что он царских указов не исполняет: царского борошна в Сичь не посылает, ватагам с кормом ходить забороняет, залоги, чтоб на Кош ни одного человека не пустить, по крайним днепровым городам учиняет; оттого "козаки, нисколько не жмуря своих очей перед гетманом, а даже, напротив того, проглядев все очи свои, до сих пор не получили от него и самой ничтожной милости". О клейнотах Сирко в листе писал, что гетман получит их тогда, когда, сойдясь с Дорошенком, ради предстоящей с Крымом войны, "случится" с запорожцами [31].
Разумеется, гетман обо всем происшедшем в Сичи и в городе Чигирине немедленно донес в Москву. Но в ту же Москву пошла жалоба и от Сирка на гетмана. Сирко жаловался на Самойловича за то, что он удержал у себя грамоту царя Алексея Михайловича на пожалование кошевому местечка Келеберды, а запорожскому войску — Переволочанского перевоза и в Полтавском полку мельниц; за то, что он велел выбить запорожское войсковое с коньми товариство из городов и запретил ватагам ходить с хлебными запасами в Запороги. Царь и на донесение гетмана, и на жалобу Сирка отвечал одной грамотой мая 14 дня на имя Самойловича, отослав вместе с грамотой и самые листы кошевого с приказанием объявить Сирку, что все жалобы его на гетмана и впредь будут отсылаться гетману же. Тут же приказано было объявить Сирку с войском, что грамоты блаженной памяти царя Алексея Михайловича о даче Келеберды и Переволочанского перевоза не приведены в исполнение потому, что просьба, поданная об этом царю, послана без ведома гетмана, да и впредь запорожцы не должны ни о чем просить царя, не предварив о том гетмана. Кошевому приказано было для жительства его с женой вместо Келеберды слободу Мерефу предложить, где он "наперед сего жил", а о Келеберде ему вовсе забыть: "Мы, великій государь, указали, по прежнему нашего царскаго величества указу, каковъ посланъ тебЪ апрЪля 14 числа (1676), по твоему челобитью, кошевому атаману Ивану СЪрку и войску низовому запорожскому въ томъ во всемъ отказать, потому из стари никогда того не бывало, чтобъ войско низовое запорожское для прокормленія въ городахъ чЪмъ владЪли... Только-бъ ватаги тебЪ, гетману, къ нимъ на Кошъ съ хлЪбными запасами отпускать позволилъ, чтобъ задержаніемъ запасовъ ихъ, запорожцевъ, отъ нашіе государскія милости не отлучить" [32].
Между тем сношения Сирка с Дорошенком не прекращались, о чем усердно доносили гетману его сторонники. Так, в самом конце месяца мая гетман извещен был, что Дорошенко прислал в Сичу на волах 40 полтей ветчины, 4 бочки вина, 1 воз табаку, и все то, вместе с волами, отдал войску [33]. Тут же уведомлен был гетман, что Сирко с Дорошенком имеет постановить мир, для чего хочет собрать раду в городе Крюкове, под Крыловом. В самом конце июня гетману доносили, что запорожское войско требовало Дорошенка к себе в Кош с войсковыми клейнотами, а сам кошевой Сирко словесно под строгим секретом передал через человека Дорошенку, чтобы он, несмотря на просьбу войска, отнюдь в Запорожье не шел, сидел бы спокойно в Чигирине и ни гетману и ни боярину отнюдь, если желает быть живым, не сдавался. В этом, кроме Сирка, поддерживал Дорошенка и нежинский протопоп Симеон Адамович, лишенный многих маетностей черниговским архиепископом Лазарем Барановским с согласия гетмана Ивана Самойловича [34].
Сам же Сирко, не переставая сноситься с Дорошенком, по-прежнему уверял, что он далек от всякой мысли вступать в переговоры с турками и татарами. Так, июля 14 дня он послал письмо князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому по поводу выкупа из плена его сына Андрея и сына Скуратова Александра, и в этом письме говорилось следующее: "Послали мы о выкупе или о размене за турков 8 человек, которые взяты были нашим товариством и которые хотели за себя дать деньгами 5000 или же вместо денег прислать сына твоей княжей милости или окольничего Петра Скуратова; но та их речь не пришла в совершение: те 8 человек турков за две тысячи в откуп пошли. Листы от твоей княжей милости, писанные в Крым к князю Андрею Григорьевичу и от Скуратова к сыну его Александру, мы добрыми посланцами послали, но на то ответа никакого не имеем, и какой будет на то ответ, известить не замедлим. А что при нынешнем выкупе, по давным войсковым обычаям, как и на Дону бывает, мы вступили в дружбу с городчанами и очаковцами до святого архистратига Михаила, то сделали это для того (а не для иного чего, храни Боже), дабы иметь вольный для войска проход на Низ за солью и за иными промыслами. А о хановом походе твоей княжей милости чиним, что стоит он со всеми силами у Каланчака".
Однако, ни князь, ни гетман, ни его сторонники не верили такому заявлению Сирка. В том же июле месяце Самойлович получил известие из Жовнина, что крымский хан с сильными ордами стоит на речке Ингуле у Белых колодезей и ждет к себе кошевого Сирка с войском, и коль скоро Сирко придет, то союзники двинутся к Чигирину, а из Чигирина Сирко пойдет левой стороной Днепра, а Дорошенко правой на Украйну. Впрочем, скоро оказалось, что к Чигирину, вместе с татарами, пошла только часть запорожцев, сам же Сирко туда не пошел и оставался в Сичи [35].
В это же время на Сирка жаловались во Львове поляки посланцу гетмана Самойловича Борису Моршевскому. Они говорили, что Сирко, взяв перемирие с крымцами, большое число орды в Польшу тем пропустил, потому что крымцы, не имея опасения со стороны Сирка, свободно шли из Крыма в большие бедствия причинили Польше. Но тут же гетманский посланец узнал, что Сирко неизвестно для чего, прислал послов 50 человек к польскому королю; королевское величество пожаловал тех послов 20 рублями на человека и отослал их к коронному гетману во Львов; во Львове им дано корму по 6 рублей, после чего они, без писем, без подвод и без подорожного листа, уехали назад. Те посланцы просили Бориса Моршевского и его товарищей взять их с собой, но последние отказались от них [36].